Размывы и несогласия между слоями 2―15 не отмечены. Впервые торф в этом обнажении изучила Н. В. Литвинович в 1932 г. В отчёте [23] приведён растительный состав торфяной линзы мощностью 10 см (%): Carex cespitosa + C. stricta + C. sp. (35), остатки трав (20), древесина и кора ивы (20), Phragmites communis (10), Equisetum (10), обрывки гипновых мхов (5); и указано, что в составе пыльцы установлены мелколиственные (%): ива (52), берёза (32), ольха (20); и хвойные (%): Pinus (36) и Piceae (30). В 1957 г при ГС-200 листа Q-40-XXIX здесь описаны лишь тонкие торфяные слойки, которые не исследовали [9]. В 1960 г при ГС-200 листа Q-40-XXVIII торф в обнажении не описан [24]. Варианты строения разреза показаны на рис. 2. Явные различия в определениях состава и мощностей слоёв вызваны, по-видимому, разной детальностью исследований, малым объёмом расчисток, пройденных в пределах 50-метрового обнажения, а также динамикой эрозионно-оползневой деятельности. Анализ рис. 2 позволяет предполагать, что размыв уступа в период 1932—2014 гг. привёл к выведению на дневную поверхность верхнетриасового цоколя террасы, понижению положения выхода слоя торфа относительно уреза воды и вскрытию более мощных торфяных прослоев.

Торф, прослеженный вдоль слоя 4 на 30 м, образует линзовидные тела длиной 3—5 м, разделённые промежутками 1,5—2 м. Линзы сложены спутанно-волокнистым агрегатом растительных волокон, листвы, расплющенных стеблей, корней и веток деревьев и кустарников, с семенами и шишками. Торф плотный, с усилием расслаивается вдоль волокон подобно мягкому картону или слабому войлоку. Присутствует минеральная составляющая: алевритово-песчаные присыпки и зёрна гравия. Вдоль подошвы и кровли слоя 4 встречены крупные хорошо окатанные гальки разного состава, принесённые, по-видимому, паводковыми льдинами. Семена размером 1—2 мм, объёмные и плоские, округлые и сердцевидные, матовые и блестящие, коричневые и светло-коричневые, распределены неравномерно, с образованием локальных скоплений. В ходе высыхания обломков древесины, содержащихся в глине и торфе, на их поверхности постепенно сформировался белый мучнистый налёт, состоящий из сферолитов и друзовидных агрегатов (доли миллиметра) прозрачных игольчатых кристаллов (рис. 1, В), диагностика которых планируется в ходе дальнейших исследований.

В растительном составе торфа определены (%): Sphagnum teres (30), Menyanthes trifoliata (15), Sphagnum sect. Subsecunda (10), Calliergon sp. (10), Warnstorfia sp. + Limprichtia sp. (10), Salix sp. (5), Eriophorum sp. (5), Equisetum fluviatile (5), Scheuchzeria palustris (5), фрагменты Betula (pubescens или nana?), неопределимых кустарничков и Sphagnum jensenii. По мнению заведующего лабораторией болотных экосистем Института биологии КарНЦ РАН, д.б.н. О. Л. Кузнецова, торф характеризует низинное болото с вахтово-сфагново-гипновым сообществом. В глинах, вмещающих линзы торфа, определены (%): Sphagnum teres (30), Menyanthes trifoliata (20), Pinus sylvestris (10), Warnstorfia sp. + Limprichtia sp. (10), Carex cespitosa (10), C. limosa (5), Betula (pubescens или B. nana?) (5), Sphagnum jensenii (5), Calliergon sp. (5) и частицы Sphagnum sect. Subsecunda, Equisetum fluviatile, Salix sp. Отметим, что в стандартных образцах торфа и вмещающих глин, запрошенных специалистами КарНЦ РАН для определения ботанического состава флоры, семена не обнаружены.

Из торфа извлечены десятки фрагментов и редкие целые надкрылья жуков. Они определены в Институте экологии растений и животных УрО РАН к.б.н. Е. В. Зиновьевым (табл.). Большинство насекомых – обычные обитатели болот и заболоченных стариц, но нелетающий долгоносик Otiorhynchus cf. ligustici (скосарь люцерновый) характерен лишь для южной тайги и современной средней полосы России, и не известен в северо-таёжных областях.

Сотрудником этого же института м.н.с. С. С. Трофимовой проведён карпологический анализ торфа. В исследованном образце доминируют семена болотных трав: Aracites interglacialis Wieliczk. (235 семян), вахты Menyanthes trifoliatа (165 семян), осок Carex (150 плодов), шейхцерии Scheuchzеria palustris (45 семян), Comarum palustre (6 семян). Присутствуют остатки болотных кустарничков: кассандры Chamaedaphne calyculata (10 семян, коробочка с семенами, лист) и андромеды Andromeda polifolia (7 семян). Встречены фоссилизированные шишки и хвоя ели Picea и сосны Pinus sylvestris. Единичны остатки берёзы Betula sect. Albae (3 крылатки) и бузины Sambucus (1 семя). Макроостатки растений характеризуют условия пойменного (старичного) болота, вблизи которого росли ель, берёза и сосна. Присутствие бузины говорит о том, что климат времени формирования торфа был несколько теплее современного, а наличие шейхцерии − о полном отсутствии тундровых условий. Семена Aracites interglacialis по облику и степени сохранности находятся in situ и датируют вмещающий торф либо временем лихвинского оптимума, либо ближайшим доднепровским интерстадиалом [5, 11]. Поскольку типичная теплолюбивая лихвинская биота не обнаружена, то вероятнее второе. Также не исключено, что градиент климатической зональности Европы в лихвинское время был подобен современному, отчего климат того времени в бассейне Печоры был настолько же прохладнее, чем в бассейнах Немана, Зап. Двины и Верхней Волги, насколько и сейчас.

Из глинисто-алевритовых слоёв разреза обн. 1102 выделены и изучены два спорово-пыльцевых комплекса (СПК) (палинолог Л. Г. Деревянко, ЦГЛ, г. Сыктывкар).

В слоях 3 и 4 СПК «тёплый», характеризующий климат межледниковья. На территории росли елово-берёзовые леса с примесью сосны: Picea abies, P. sp. – 29—47%, Pinus sibirica – 2—5%, P. sylvestris – 1—4%, Betula ex. sect. Albae – 14—24%, B. sect. Nanae – 1—3%, Alnus sp. – 0—2%, Alnaster – 0—3%, Salix sp. – 0—2%. Безлесые пространства занимала болотно-луговая растительность: разнотравье – 3—9%, сем. Ranunculaceae – 1—5%, Cyperaceae – 4—10%, Caryophyllaceae – 0—2%, Pyrolaceae – 0—3%, Umbelliferae (в современной терминологии Apiaceae) – 1—3%, споровые растения сем. Polypodiaceae – 2—7%, Sphagnum sp. – 5—10%, Lycopodium sp. – 0—1%.

В ленточно-слоистых глинах слоя 8 СПК относительно «холодный»: из древесных форм определены Betula ex. sect. Albae – 17—19%, Alnus sp. – 2—4%, Salix sp. – 2—3%, Picea abies, P. sp. – 8—9%, Pinus sibirica – 2%, P. sylvestris – 0—1%. Травянистые и кустарниковые растения – Betula sect. Nanae – 6—7%, Alnaster – 2—4%, разнотравье – 12—15%, сем. Chenopodiaceae – 3%, Cyperaceae – 3—4%, Ranunculaceae – 6—8%, Pyrolaceae – 0—1%. Споровые представлены сем. Polypodiaceae – 17—20%, Sphagnum sp. – 9—11%, Lycopodium sp. – 1—2%. По мнению Л. Г. Деревянко, СПК характеризует лесотундровые условия. Все пробы содержат обильные растительные остатки, угольную крошку, спикулы губок, центрические диатомеи, небольшое количество переотложенных спор и пыльцы мезозоя.

Известно [29], что в отложениях четвёртой надпойменной террасы уральских рек «внеледниковой»   зоны   выделяют  термохронные  низы  разреза  (тобольская  и  сылвицкая  свиты), отвечающие лихвинскому (чирвинскому) горизонту, и криохронные (перигляциальные) отложения, перекрывающие базальный аллювий и соответствующие вильгортовскому (днепровскому, печорскому) времени. Выше было показано, что в низах и верхах разреза обн. 1102 по СПК также можно выделить термохрон и криохрон, соответственно.

На изданной ГК-200 [6] разрез обн. 1102 интерпретирован следующим образом: под рельефообразующими суглинками московской (вычегодской) морены залегают среднечетвертичные озёрно-ледниковые ленточные глины и пески, подстилаемые днепровской (печорской) мореной.

В нашей интерпретации здесь обнажён 23-метровый уступ четвёртой надпойменной цокольной террасы Печоры, эродируемый р. Вёртный. Тыловым швом террасы служит подошва абразионного уступа, хорошо видимого на космических снимках и прослеживаемого вдоль долины Печоры на сотни километров. Уступ расположен чуть ниже 100-метровой горизонтали современных топографических карт. По Р. Б. Крапивнеру [18, 19] уступ сформирован абразионной деятельностью вод ранненеоплейстоценового(?) чулейского эстуария, образованного при ингрессии в долину Печоры арктических вод. Позже В. И. Астахов назвал этот водоём приледниковым озером Коми, возникшим при запруживании стока северных рек ранневалдайским (90—80 тыс. лет) Баренцево-Карским ледником, надвинувшимся с арктического шельфа [3 и др.]. А. С. Лавров рассматривает указанный бассейн как интрагляциальный Нижнепечорский с возрастом 14,5—12,3 тыс. лет [22].

О вложенном характере слоистого разреза четвёртой террасы говорит то, что восточнее и гипсометрически выше абразионного уступа, в 760 м от обн. 1102, в обрыве высотой 25 м, обнажены рельефообразующие бесструктурные мореноподобные песчаные супеси и суглинки (обн. 1103). Они содержат до 10—12% гальки, гравия и мелких валунов, редкие раковины кайнозойских фораминифер и повышенное количество пирита и марказита наряду с обилием растительных остатков. Заметное содержание сульфидов характерно для плиоцен-ранненеоплейстоценовых образований Средней Камы [8], а также для морских отложений колвинско-падимейского и воркутинского горизонтов Большеземельской тундры, описанных И. Д. Даниловым [10]. Методом Г. Л. Стадникова определена морская среда формирования супесей и суглинков, возраст которых, судя по геологическому положению относительно разреза обн. 1102, должен быть долихвинским. На изданной ГК-200 [6] участки с обнажениями 1102 и 1103 изображены одинаковыми.

Выше мы показали, что торф обн. 1102 входит в состав аллювия, слагающего низы четвёртой надпойменной террасы Печоры. Предполагается, что в этом обнажении на триасовых алевролитах цоколя лежит русловой аллювий слоя 2, перекрытый пойменными алевритами слоя 3 и старичными глинами с линзами торфа слоя 4. Эти термохронные аллювиальные образования, отвечающие канинской свите Р. Б. Крапивнера [19], перекрыты криохронными ваттовыми (эстуариевыми) образованиями выделенной этим исследователем чулейской свиты.

Таким образом, четвёртая цокольная терраса Печоры с лихвинским базальным аллювием, врезана в рельефообразующие суглинки, возраст которых на карте четвертичных образований России м-ба 1:2 500 000 (ВСЕГЕИ, 2010—2013 [15]) показан вычегодским. В записке к карте сообщается, что возраст рельефообразующих образований вычегодского горизонта «надёжно установлен по залеганию вычегодской морены на датированных ²³⁰T/U-методом [2] образованиях родионовского горизонта», сопоставленного с МИС 7 изотопно-кислородной шкалы [33]. Но, во-первых, нигде не приведены доказательства того, что суглинки, перекрывающие родионовский торфяник, являются мореной. Р. Б. Крапивнер, например, интерпретировал их как ваттовые образования ингрессивного палеобассейна [17, 19]. Во-вторых, Ф. Ю. Величкевич, основываясь на карпологических данных, счёл возраст торфяника из района дер. Родионово лихвинским [2, 5]. В-третьих, при датировании торфяника ²³⁰T/U-методом получены даты в интервале от 240±16 до 180±10 тыс. лет [2]. Первая дата отвечает верхнему пределу возраста лихвинского горизонта стратиграфической шкалы, приведённой в монографии Е. П. Зарриной [13, прил. 3]. В этой шкале лихвинский горизонт «растянут» от МИС 11 до МИС 9. В статье Р. В. Красненкова с соавторами [20] лихвинский горизонт сопоставлен с нижней частью МИС 7, хотя редакция сборника сочла эту корреляцию дискуссионной. Судя по корреляции изотопно-кислородных ярусов с горизонтами континентальных отложений Беларуси, приведённой в статье Я. К. Еловичевой [12], интервал ²³⁰T/U дат родионовского торфяника отвечает днепровскому (московскому) оледенению, сопоставленному с МИС 8.

Вышеприведённые примеры несоответствий в корреляции оледенений и межледниковий с изотопно-кислородной шкалой вызваны отсутствием надёжного геохронометрического датирования соответствующих образований, отчего сопоставления проводят путём отсчёта сверху (или снизу), в зависимости от числа оледенений и межледниковий, выделяемых разными исследователями в разных районах. Таким образом, заключение об одинцовском (родионовском, горкинском) возрасте торфяника у дер. Родионово является лишь одним из возможных вариантов интерпретации имеющихся на сегодня данных.

С учётом вышеизложенного, традиционный карпологический анализ торфа из обн. 1102, содержащего семена узкого биостратиграфического вида Aracites interglacialis Wieliczk., дал более весомое основание для корреляции удалённых разрезов, нежели суммарный результат всех других ранее использованных методов сопоставления.

На фоне вышеуказанных и до сего времени не разрешённых разногласий крайне поспешным и безответственным выглядит заявление группы геологов-четвертичников СПбГУ и ВСЕГЕИ [4] о том, что вопросы геологии четвертичных образований европейского Северо-Востока бесспорно и окончательно решены в пользу средне-позднечетвертичного возраста и ледникового генезиса рельефообразующих суглинков. Обвинив в непрофессионализме геологов-производственников, авторы статьи забыли причислить к непрофессионалам известных учёных МГУ И. Д. Данилова и А. И. Попова, стоящих у истоков маринизма Печорского бассейна и Воркутинского промышленного района, профессора Ленинградского горного института Н. Г. Чочиа, а также учёных других институтов и специальностей – не только геологов, но и палеоботаников, палеонтологов и других исследователей, не поддерживающих теорию полигляциализма в её классическом виде. Впечатляет предложение авторов (якобы в интересах геологии России) административно постановить, что единственно правильной моделью развития северных регионов нашей страны в кайнозое является континентальная (ледниковая) [3], а не бассейновая (ледниково- и ледово-морская и морская) [31]. Для усиления своей позиции, пошатнувшейся за последние годы благодаря проведению ГДП-200, авторы неоднократно напоминают читателю, что идея великих оледенений единодушно признана зарубежными исследователями, но не разделяется кучкой российских геологов производственников-непрофессионалов. Налицо узко-корпоративный и деляческий подход некоторых современных учёных к важнейшей проблеме, которая решается уже более века, но пока далека от окончательного решения. В. И. Астахов и соавторы очень желают, чтобы в Россию вернулись времена «ледниковой инквизиции» СССР 1930—1960 гг., забывая при этом, что благодаря административной борьбе с кибернетикой Россия надолго отстала в этой области от тех стран, где правильность идей доказывалась на практике, а не решалась в руководящих кабинетах.

Выводы и рекомендации

1. Местонахождение семян Aracites interglacialis, обнаруженное на р. Вёртный, не может быть единственным, поэтому следует ожидать находок семян этого вида в других «межледниковых» торфяниках, известных не только в бассейне Печоры, но и в других районах Республики Коми. Особого внимания заслуживают погребённые торфяники, которые по спорово-пыльцевым данным сочтены микулинскими (бызовскими) или одинцовскими (родионовскими). Необходимо доизучение торфяника у дер. Родионово, а так же торфяника обн. 1102. Геологам, работающим в Предуралье южнее бассейна Печоры, рекомендуется учитывать вероятность обнаружения аналогичных семян в погребённых торфяниках своих регионов.

2. Поскольку в торфянике обн. 1102 не обнаружена теплолюбивая растительность, присущая образованиям лихвинского оптимума на территории Польши, Беларуси и Центральной России, можно предположить, что климат среднечетвертичного времени в бассейне Печоры был лишь несколько теплее современного, отчего развитие Aracites interglacialis могло быть не столь массовым, как в стратотипической местности. Поэтому при исследовании погребённых торфяников в Республике Коми надо учитывать свойство плавучести семян, отчего они могли образовывать массовые скопления в локальных участках заболачиваемого палеоводоёма, куда их гнали ветер и течения, и реже встречаться в остальных (заведомо бóльших по объёму и площади) областях будущего торфяника. Не следует также ограничиваться отбором единичных образцов торфа стандартного (в геологическом понимании) размера, а объём представительных карпологических проб должен быть не менее 50 литров [5].

3. Датирование лихвинским (чирвинским) временем базального аллювия четвёртой террасы Печоры позволяет коррелировать её с четвёртой террасой Волги и Камы. Представляется, что появившаяся возможность биостратиграфической корреляции позволит убрать существующие, и кажущиеся пока незыблемыми, различия в возрасте однопорядковых террас, развитых в долинах рек «ледниковой» и «внеледниковой» областей Предуралья. При этом подтверждается модель Р. Б. Крапивнера [19], в которой чулейская терраса имеет доднепровский (допечорский) возраст.

4. С учётом растительно-индикационной модели И. Ф. Удры [30], можно предположить, что вымирание рода Aracites в плиоцене – раннем неоплейстоцене вызвано вторжением арктических вод в пониженные северные области Евразии. Поскольку отдельные этапы плиоцен-эоплейстоценовых трансгрессивно-регрессивных циклов сопровождались похолоданиями [31], теплолюбивый вид Aracites johonstrupii практически вымер в пределах затопленных миоцен-раннеплиоценовых озёр и болот, несмотря на плавучесть семян. Но его реликты могли сохраниться на незатопленных возвышенностях (Валдайской и др.) и, благодаря свойству ароидных повышать при цветении температуру соцветия или отдельных его частей более чем на 10°C относительно окружающей среды, выжить, продолжать плодоносить и модифицироваться в Aracites interglacialis Wieliczk. Во время лихвинского оптимума, после регрессии арктических вод, новый вид Aracites вновь распространился на заболоченных пространствах Европы и Сибири. Однако после средне-поздненеоплейстоценовых трансгрессий, сопровождавшихся дальнейшим усилением похолодания, Aracites interglacialis Wieliczk. вымер окончательно.

5. До завершения исследований не следует исключать вероятность того, что в локальной области бассейна Печоры Aracites interglacialis Wieliczk. мог «дожить» до родионовского (одинцовского, горкинского) времени, но эту проблему придётся решать вместе с палеокарпологами и палеоботаниками. Но и в этом случае рельефообразующие образования в бассейне Печоры будут иметь домосковский (довычегодский) возраст, противоречащий карте четвертичных образований России [15].

6. Ожидается, что результаты дальнейших исследований покажут искусственность выделения в Предуралье «ледниковой» и «внеледниковой» областей.

Литература и фондовые материалы

1.        Андреичева Л. Н. Плейстоцен европейского Северо-Востока. Екатеринбург: УрО РАН, 2002. 322 с.

2.        Арсланов Х. А., Максимов Ф. Е., Кузнецов В. Ю. и др. Уран ториевый возраст и палеоботаническая характеристика межледникового торфяника в опорном разрезе Родионово // «Квартер-2005» - IV Всероссийское совещание по изучению четвертичного периода: Материалы совещания (Сыктывкар, 23—26 августа 2005 г.) ИГ Коми НЦ УрО РАН. Сыктывкар: Геопринт, 2005. С. 21—23.

3.        Астахов В. И., Мангеруд Я., Свенсен Й. И. Трансуральская корреляция верхнего плейстоцена Севера // Региональная геология и металлогения №30-31. СПб, 2007. С. 190-206.

4.       Астахов В. И., Назаров Д. В., Семёнова Л. Р., Спиридонов М. А., Шкатова В. К. К проблеме картографирования северного плейстоцена // Региональная геология и металлогения, №62, 2015. С. 20-33.

5.        Величкевич Ф. Ю. Плейстоценовые флоры ледниковых областей Восточно-Европейской равнины. Минск: Наука и техника, 1982. 239 с.

6.        Геологическая карта СССР масштаба 1:200 000. Серия Северо-Уральская. Лист Q-40-XXIX. Б. В. Грибанов и др. Редактор А. Д. Миклухо-Маклай. М., Недра, 1972. 76 с.

7.        Геологическая карта СССР масштаба 1:200 000. Серия Северо-Уральская. Лист Q-40-XXVIII. И. С. Муравьев и др. Редактор Е. И. Тихвинская. М., Недра, 1980. 85 с.

8.        Горецкий Г. И. Аллювий великих антропогеновых прарек Русской равнины. М.: Наука, 1964. 415 с.

9.        Грибанов Б. В., Проскурин Г. Ф. Геологическое строение южной части листа Q-40-XXIX (Отчёт Верхне-Сыняюской партии №187 по работам 1958 г). Воркута, 1959. Сыктывкар, Комигеолфонд ГБУ РК «ТФИ РК», инв. № 2760.

10.       Данилов И. Д. Конкреции в плейстоценовых отложениях Большеземельской тундры // Литология и полезные ископаемые. 1968, №3. С. 120-128.

11.    Дорофеев П. И. Новые данные о плейстоценовых флорах Белоруссии и Смоленской области // Материалы по истории флоры и растительности СССР. М.-Л.: 1963, вып. 4. С. 5-180.

12.    Еловичева Я. К. Использование палинологических материалов в целях широкой межрегиональной корреляции отложений морского и континентального генезиса // Проблемы современной палинологии: Материалы XIII Российской палинологической конференции. Том II. Сыктывкар ИГ Коми НЦ УрО РАН, 2011. С. 80-82.

13.    Заррина Е. П. Четвертичные отложения северо-западных и центральных районов европейской части СССР. МинГео СССР, ВСЕГЕИ. Л.: Недра, 1991. 187 с.

14.    Зюганова И. С. Новые данные о среднеплейстоценовой флоре разреза Булатово (бассейн Верхней Волги) // Проблемы современной палинологии: Материалы XIII Российской палинологической конференции. Том II. Сыктывкар ИГ Коми НЦ УрО РАН, 2011. С. 108-111.

15.    Карта четвертичных образований масштаба 1:2 500 000 территории Российской Федерации. Пояснительная записка. ВСЕГЕИ, СПб, 2013. 220 с.

16.    Косинцев П. А., Бобковская Н. Е., Бородин А. В. и др. Трогонтериевый слон Нижнего Иртыша. Екатеринбург: Изд-во «Волот», 2004. С. 97-110.

17.    Крапивнер Р. Б. Ваттовые отложения бассейнов Нижней Оби и Печоры и их значение для понимания палеогеографии четвертичного периода // Сборник статей по геологии и гидрогеологии. 1965, вып. 4. С. 130-155.

18.    Крапивнер Р. Б. О новейших разломах в бассейне р. Печоры // Вестник Московского университета. Сер. Географ. 1967, №1. С. 85-90.

19.    Крапивнер Р. Б. Стратиграфия новейших отложений бассейна р. Печоры от Камо-Печоро-Вычегодского водораздела до устья р. Цильмы // Вопросы стратиграфии и корреляции плиоценовых и плейстоценовых отложений северной и южной частей Предуралья. Уфа: Изд-во БФАН СССР, 1976. С. 90-141.

20.    Красненков Р. В., Иосифова Ю. И., Семёнов В. В. Бассейн Верхнего Дона - важнейший страторегион для климатостратиграфии нижней части среднего плейстоцена (нижнего неоплейстоцена) России // Четвертичная геология и палеогеография России. М. ГЕОС, 1997. С. 82-96.

21.    Кузнецова Л. А. Плейстоцен Печорского Приуралья (Стратиграфия и условия формирования). Изд. Каз. ГУ, 1971. 123 с.

22.    Лавров А. С., Потапенко Л. М. Неоплейстоцен Печорской низменности и Западного Притиманья (стратиграфия, палеогеография, хронология). М., 2012. 191 с.

23.    Литвинович Н. В. Отчёт о геологических исследованиях северо-западной части 123-го листа. 1932. Сыктывкар, Комигеолфонд ГБУ РК «ТФИ РК», инв. № 1615.

24.    Муравьев И. С., Кузнецова Л. А., Буров Б. В. Геологическое строение территории южной части листа Q-40-XXVIII. (Отчёт Печорской ГПСП за 1960—61 гг.). Казань, 1961. Сыктывкар, Комигеолфонд ГБУ РК «ТФИ РК», инв. № 3169.

25.    Никитин В. П. Четвертичные флоры Западной Сибири (семена и плоды) // История развития растительности внеледниковой зоны Западно-Сибирской низменности в позднеплиоценовое и четвертичное время. М.: Наука, 1970. С. 245—312.

26.    Никитин П. А. Плиоценовые и четвертичные флоры Воронежской области. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1957. 205 с.

27.    Обоснование возраста плейстоценовых горизонтов европейского Северо-Востока. Серия препринтов «Научные доклады». Коми НЦ УрО АН СССР, 1991. Вып. 275. 27 с.

28.    Решение 2-го межведомственного стратиграфического совещания по четвертичной системе Восточно-Европейской платформы (Ленинград-Полтава-Москва, 1983 г.) с региональными схемами. Л., 1986. 155 с.

29.    Стефановский В. В. Плиоцен и квартер Восточного склона Урала и Зауралья. Екатеринбург: ИГГ УрО РАН, 2006. 223 с.

30.   Удра И. Ф. Биогеографическое подтверждение морских трансгрессий и внутриматериковых подтоплений на территории Евразии в антропогене // Известия РАН, серия географическая, №2, 2009. С. 69—77.

31. Чочиа Н.Г., Евдокимов С.П. Палеогеография позднего кайнозоя Восточной Европы и Западной Сибири (ледниковая и ледово-морская концепции) / Под общ. ред. Н.Г. Чочиа. - Саранск: Изд-во Мордов. ун-та, 1993. - 248 с.

32.    Aalto M., Eriksson B. and Hirvas H. Naakenavaara Interglacial - a till-covered peat deposit in western Finnish Lapland // Bull. Geol. Soc. Finland 64, Part 2, 1992. P. 169-181.

33.    Bassinot F. C., Labeyrie L. D., Vincent E. et al. The astronomical theory of climate and age of the Brunhes-Matuyama magnetic reversal // Earth and Planet. Sci. Lett., 1994. Vol. 126. P. 91-108.

34.    Mamakova K., Velichkevich F. Yu. Exotic plants in the floras of the Mazovian (Alexandrian) interglacial of Poland and Belarus // Acta Palaebot. 1993. 33(2). P. 305-319.

35.    Sher A. V., Kuzmina S. A., Kuznetsova T. V., Sulerzhitsky L. D. New insights into the Weichselian environment and climate of the East Siberian Arctic, derived fromfossil insects, plants, and mammals // Quaternary Science Reviews 24 (2005). P. 533-569.

V. A. Zharkov¹, E. V. Zinoviev², S. S. Trofimova²

ABOUT THE FIRST DISCOVERY ARACITES INTERGLACIALIS WIELICZK.

IN PECHORA RIVER BASIN

¹«Kraton» LLC, Russia, city of Syktyvkar,

²Institute of plant and animal ecology UB RAS, Russia, city of Ekaterinburg,

Seeds of extinct marsh plant Aracites interglacialis Wieliczk were first time found in alluvial oxbow cutoff peat-lenses in the lower part of the 4^th above floodplain terrace of Pechora River. Aracites interglacialis Wieliczk is an indicator of Likhvinian deposits in Central Russia, Tobolian ones - in Siberia, Mazovian ones - in Poland, Alexandrian ones - in Belarus [4, 10, 12, 13, 15, 25, 32].

Keywords: stratigraphy, pleistocene, moraine, till, interglacial, peat, ingression, terrace, glacier.