Излагаемая схема истории развития рельефа и растительности Северо-Востока СССР на протяжении палеогена и неогена касается преимущественно Яно-Индигирской и Нижне-Арадырской низменностей и примыкающих к ним горных сооружений.

На протяжении первой половины палеогена, а, возможно, еще и с датского века, Верхояно-Чукотская горная страна подвергалась денудационному выравниванию, наступившему вследствие снижения тектонической активности [Баранова и Бискэ, 1964].

Тектонический режим в период выравнивания не был одинаковым. Сохранение ритмичности ослабленных тектонических движений находит свое отражение в ритмичности осадконакопления корреляционных сносов отложений. Отдельные морфоструктуры горной страны продолжали испытывать поднятия, вследствие чего выравнивание хотя и получило широкое развитие, но стадии пенеплена не достигло [Баранова, 1967]. Горная страна приобрела облик высокой холмистой денудационной равнины с низкими горами на месте Верхоянского свода, Момского горстантиклинория, горных систем Черского и Анюйских хребтов. Наибольшему выравниванию подверглись окраинные области горной страны, примыкающие к низменности, где денудационные равнины сопрягались с аккумулятивными равнинами озерного и речного происхождения. Выравнивание сопровождалось химическим выветриванием, что привело к образованию на сниженных пологих формах рельефа коры выветривания каолинового типа.

В пределах Яно-Индигирской низменности выявлен комплекс отложений, состоящий из коры выветривания, тастахской и омолойской свит, который соответствует непрерывному (или почти непрерывному) циклу процессов с датского века до конца олигоцена.

Кора выветривания известна также под неогеновыми отложениями межгорных впадин Верхояно-Чукотской страны. На отдельных участках низкого рельефа и на пологих склонах образование коры могло начаться еще в датском веке. Верхний предел возраста коры выветривания пока наиболее определенно устанавливается в Яно-Индигирской низменности.

Геологические данные свидетельствуют, что кора выветривания в бассейне Омолоя перекрыта углесодержащими глинами омолойской свиты, причем описаны случаи залегания глин, как с видимым размывом, так и без размыва, благодаря чему образуется как бы непрерывный разрез [Баранова и др., 1968].

Авторы предполагают, что элювиальным глинам коры выветривания могут быть одновозрастны озерные глины тастахской свиты. Учитывая принятый нами эоценовый возраст тастахской свиты и средне-позднеолигоценовый для омолойской свиты, верхний предел времени образования коры мы ограничиваем началом олигоцена.

Тастахская свита, изученная в двух обнажениях, у оз Тас-Тах и на возвышенности Джолоон-сисэ, изобилует растительными остатками. При попытке воспроизвести облик флоры тастахского времени мы учитывали определения отпечатков листьев А.Н. Криштофовича и карпологическое изучение наших коллекций, сделанное П.И. Дорофеевым. Основное внимание было обращено на палинологические исследования, произведенные И.А. Кульковой, в результате которых в тастахской свите впервые выявлен полный, интересный и до некоторой степени своеобразный комплекс пыльцы и спор. В нем преобладает пыльца покрытосеменных растений, составляющая от 71 до 94% общего количества пыльцы. На долю пыльцы голосеменных приходится 4-23%; споры встречены в количестве 1-11%.

Особенностью спорово-пыльцевого комплекса тастахской свиты является выделение группы Castanea-Castanopsis, Quercus gracilis Boitz. и Q. graciliformis Boitz., достигающей 25% всего количества пыльцы, а также группы формальных родов Tricolporopollenites, Triporites, Tetraporites, которая достигает 20%.

Впервые в тастахском комплексе, как и вообще в спектрах палеогена Севера СССР, обнаружена пыльца вида Pistillipolenites macgregorii Rouse, встречающаяся постоянно в разрезах обнажений у оз. Тас-Тах и на возвышенности Джолоон-сисэ (от 1 до 14%). Вид этот описан в среднеэоценовых отложениях формации Бурард в Британской Колумбии Г. Роузом [Rouse, 1962], a Хиллс и Бадсгард [Ваadsgaard & Hills, 1967] зону с пыльцой Pistillipolenites датируют по калий-аргоновому методу в 48 млн. лет.

Заслуживает внимания присутствие в тастахских спектрах в количестве до 18% (от всей пыльцы в целом) пыльцы субтропических форм - Nyssa, Aralia, Sterculia, Hamamelus, Trochodendron, Platanus, Oleaceae.

Вместе с тем спорово-пыльцевой комплекс содержит до 15% пыльцы широколиственных пород, которые в последующих, более молодых флорах образуют основное ядро тургайского типа. Это Fagus, Carya, Ulmus, Tilia, Juglans. Мелколиственное семейство Betulaceae имеет подчиненное значение (до 9%). Среди пыльцы хвойных, в целом немногочисленных в данном комплексе, преобладают Taxodiaceae и Cupressaceae, есть Ginkgo. Лишь в очень небольших количествах обнаружена пыльца родов Pinus и Tsuga. Споры представлены Gleichenia и Dicksonia, кроме них, есть и встречающиеся в более молодых флорах Polypodiaceae, Osmunda и Lycopodium.

Выявленная тастахская флора не имеет современных аналогов. В ней сочетаются, с одной стороны, субтропические формы южного, средиземноморского, типа, причем в достаточно заметном количестве, а не в качестве примеси. Вероятно наличие вечнозеленых и среди формальных родов, в том числе, например, дубов. С другой стороны, немалую роль в растительности того времени играли теплоумеренные широколиственные, были и мелколиственные более умеренного облика. Среди голосеменных обилие и разнообразие древних хвойных сочетаются с наличием форм из семейства сосновых.                                                                                                                                                                                           *

Какие возможны сравнения тастахской флоры с флорами других районов? Сходные с тастахскими палинологические комплексы (по материалам С.Л. Хайкиной и Б.В. Белой [1966]) известны в эоценовых глинах анадырской свиты, откуда определена А.Н. Криштофовичем коллекция растительных остатков из сборов П.И. Полевого в разрезе мыса Телеграфического на р. Анадырь [Криштофович, 1958]. Кроме того, близкие тастахским спорово-пыльцевые комплексы выявлены из нижнепалеогеновых отложений авековской свиты Гижигинского района, которые изучает И.А. Кулькова, в эоценовой чеганской свите Тазовского полуострова [Любомирова, 1960] и Устюрта [Жежель, 1967], а также, как уже упоминалось, в отложениях формации Бурард. Как видно из сравнения, ареал развития сходных флор весьма обширен: от юга Западной Сибири на север и восток до Северной Америки. Судить на этом основании о полном единстве этой физико-географической области, по-видимому, нельзя, но можно полагать, что в основных чертах флоры на рассматриваемой территории были сходными.

Сравнение с древними меловыми флорами провести не удается, поскольку на севере мы еще не знаем полно выявленных палинологических комплексов позднего мела. В низовьях Анадыря эоценовые спектры анадырской свиты, с которыми мы сравниваем тастахские спектры, имеют генетическую связь со спектрами рарыткинской свиты позднесенон-датского возраста [Хайкина и Белая, 1966], откуда также была определена флора А.Н. Криштофовичем. Это дает возможность предполагать, что свои истоки эоценовые флоры могли иметь в позднемеловых флорах Голарктики.

Одновременно с этим можно высказать еще одно предположение, исходя из палинологических данных по тастахской свите, что эоценовые флоры содержат больше, чем полагал ранее А.Н. Криштофович [1966], субтропических или близких к ним форм, которые составляют основу комплексов. Являются ли эти данные доказательством существования в эоцене более теплолюбивой или даже субтропической растительности, чем в мелу, - мы не знаем, но ясно, что эоценовые флоры были очень разнообразными в родовом и видовом отношениях, изобиловали вечнозелеными древесными породами наряду с теплоумеренными формами и в целом представляются более богатыми, чем известные позднемеловые.

Омолойская свита, описанная в западной части Яно-Индигирской низменности, обнажается неполностью, поскольку или размыты ее верхние горизонты, или скрыты от наблюдения нижние. Не выяснена взаимосвязь омолойской свиты с тастахской; поэтому невозможно решить, был ли между ними перерыв в осадконакоплении. Замещение глин песками вверх по разрезу, которое отмечается как в тастахской, так и в омолойской свите, заставляет предполагать неодинаковый тектоно-геоморфологический режим в процессе накопления осадков. По крайней мере, дважды - во второй половине эоцена и в конце олигоцена - могло быть оживление тектонических движений, что обусловило накопление песков под глинами, а, возможно, вызвало и размыв между свитами. Палинологические данные на этот вопрос ответа не дают, потому что хотя омолойские спорово-пыльцевые спектры и существенно отличны от тастахских, тем не менее они генетически тесно связаны. Омолойские флоры представляют собой как бы более позднее звено развития тастахских флор, и при сравнении их перерыва в истории формирования растительного покрова проследить не удается.

По палинологическим комплексам омолойская флора ближе всего соответствует тургайской флоре. Эти комплексы характеризуют умеренно теплолюбивую лесную растительность с преобладанием мелко- и широколиственных пород с большим, чем в тастахских комплексах, количеством (до 37%) хвойных пород, среди которых древние представлены лишь семейством Taxodiaceae (Taxodium и Glyptostrobus), тогда как семейство Pinaceae изобилует разнообразием форм. Доминантом флоры являются листопадные Betulaceae и широколиственные. В значительно меньших количествах (3-4%), но постоянно присутствуют субтропические и частично вечнозеленые - Liquidambar, Rhus, Nyssa, Sterculia, a Ilex составляет еще 11%.

Омолойская флора дает представление о тургайской растительности в период ее расцвета. Смешанные леса, состоявшие из широко- и мелколиственных деревьев с примесью вечнозеленых и сосен, произрастали на обширных открытых равнинах. По берегам водоемов размещались заросли таксодиевых и ольхи. В вышерасположенном поясе, на склонах низких гор, в лесах росли темно-хвойные породы: ель, пихта, тсуга, требующие иных температурных и световых условий, а также постоянного увлажнения. Едва ли темнохвойные породы были лесообразующими, но, несомненно, они принимали уже заметное участие в растительном покрове.

Предположения о вертикальной дифференциации растительности в олигоцене находят подтверждение в геолого-геоморфологическом режиме омолойского времени. Отложения омолойской свиты ложатся в Яно-Индигирской низменности на поверхность древнего слабохолмистого рельефа. В Верхояно-Чукотской горной стране в позднем олигоцене начались перестройки рельефа и речного стока, в результате чего сформировались горные хребты и межгорные впадины. Растущая горная страна обособила Восточно-Сибирскую и Нижне-Анадырскую низменности и отделила арктический речной бассейн от охотско-беринговского.

В бассейне Анадырского залива выделен комплекс отложений, состоящий из олигоцен-нижнемиоценовой койнатхунской, нижне-среднемиоценовой пекульнейвеемской и верхнемиоцен-среднеплиоценовой осиновской толщ [Бискэ и Кулькова, 1968]. Указанные три толщи изучены в разобщенных друг от друга районах, но, исходя из сравнения их биостратиграфических данных, могут рассматриваться как части сводного разреза, свидетельствующего о последовательном осадконакоплении и непрерывном развитии растительности на пространствах древней континентальной равнины.

Койнатхунская толща изучена лишь в средней части, так как нижние ее горизонты погребены, а верхние размыты. Не исключена возможность, что эта толща является продолжением непрерывного разреза с эоценовой анадырской свитой. Нижние слои вскрытой части койнатхунской толщи характеризуются спорово-пыльцевыми спектрами, идентичными омолойским, что показывает развитие в середине койнатхунского времени умеренно теплолюбивой тургайской растительности.

Спорово-пыльцевые комплексы верхней части койнатхунской толщи очень сходны с комплексами выявленными в пекульнейвеемской толще, особенно в ее нижних, песчано-глинистых горизонтах. Пекульнейвеемская толща слагает обширную предгорную равнину у западного склона хребта Пекульней, наклоненную от гор к долине р. Белой. Видимая мощность осадков достигает 80- 100 м , разрез имеет двучленное строение: нижнюю треть его слагают пески, суглинки с лигнитами и массой растительных остатков. Из этой части получены спорово-пыльцевые спектры. Две трети разреза под песками представлены галечниками. Эта часть разреза очень сходна с отложениями осиновской толщи, изученной у озера Красного, невдалеке от южных отрогов хребта Пекульней.

В целом флоры сопоставляемых горизонтов койнатхунской и пекульнейвеемской толщ сохраняют облик тургайских. По сравнению с флорами из более низких (и, возможно, более древних) слоев этих толщ они обнаруживают некоторое обеднение за счет исчезновения вечнозеленых, перехода Ulmus и Fagus из главных компонентов группы широколиственных в примесь к Betula, Alnus, Corylus, которые постепенно становятся доминирующими среди покрытосеменных. В группе голосеменных одновременно с увеличением содержания пыльцы Pinaceae возрастает разнообразие форм. Именно к этим горизонтам приурочены наши находки шишек Metasequoia disticha (Heer) Miki, Picea bilibinii Vassk., Pinus itelmenorum Vassk., а также эндокарпов Juglans cinerea L. Вместе с этим во флоре еще сохраняются отдельные представители Taxodiaceae.

Палинологические комплексы из осиновской толщи отличны от более древних. Они сопоставляются с хапчанскими, полученными из одновозрастных позднемиоцен-среднеплиоценовых отложений на р. Омолой. Особенностью спорово-пыльцевых комплексов из хапчанской свиты является их резкое отличие от спорово-пыльцевых комплексов омолойской свиты. Это объясняется тем, что между толщами существует размыв и перерыв в осадконакоплении, который исчисляется почти всем миоценом. Связь между омолойской и хапчанской флорами могла быть подмечена только при сравнении спорово-пыльцевых комплексов из толщ разных районов - Яно-Индигирской и Нижне-Анадырской низменностей - и именно потому, что в последней прослеживается непрерывность в осадконакоплении и в развитии растительности от олигоцена до второй половины плиоцена. Связующими флорами явились миоценовые пекульнейвеемские.

Осиновская и хапчанская флоры, судя по комплексу пыльцы и спор, отличны от тургайских. В них доминируют умеренные мелколиственные роды семейства Betulaceae, большое развитие получают многие роды семейства Pinaceae. При этом осиновская флора выделяется обилием тсуг (при меньшем разнообразии сосен и елей), а хапчанская флора изобилует соснами, видовое разнообразие которых отмечается как в макроостатках, так и палинологически. В хапчанской флоре также много елей и лиственниц.

Широколиственные породы в спектрах обнаружены единично, среди них обычны Ulmus, Ilex и Carpinus. В хапчанской свите отобраны Juglans cinerea. По имеющимся данным, можно представить себе растительность раннего плиоцена в таком виде: широкое развитие на низких и высоких равнинах имели смешанные леса, причем доминировали береза и ольха, значительную примесь составляли хвойные. Не исключена возможность выделения таежной формации на равнинах, но скорее тсуги и ели образовывали более высокий пояс леса. В долинах рек и у озер, вероятно, имелись заросли таксодиевых, тифы и другой болотной растительности. Роль трав в растительном покрове по сравнению с более древними временами повысилась, причем в их составе отмечаются представители, широко развитые в четвертичном периоде.

Подводя итог рассмотренному материалу, можно предположить, что в истории развития растительности Северо-Востока СССР с начала кайнозоя выделяются следующие этапы.

I. Этап дотургайской растительности эоценового времени. Тастахские флоры - представители этой растительности - характеризовались своеобразным сочетанием умеренных, теплоумеренных и субтропических форм. Последние занимали ведущее место, имели в своем составе представителей современной средиземноморской растительности и древних вечнозеленых пород, ныне неизвестных. Характерной особенностью флор являлось отсутствие или очень незначительное участие трав. Флоры содержали общие с Западной Сибирью и Северной Америкой виды. Несомненно соединение Северо-Востока Азии с Аляской посредством равнин, которые простирались за пределы современных очертаний суши в областях окраинных морей Северного Ледовитого и Тихого океанов. В условиях сглаженного и невысокого рельефа, который существовал на месте современных гор, было возможно развитие обширной, географически достаточно однородной зоны.

II. Этап тургайской растительности олигоцен-миоценового времени. Представление об этом этапе дают омолойская, койнатхунская и пекульнейвеемская флоры. Свои истоки эти флоры берут из эоценовых флор, но являются по сравнению с ними более умеренными. Между собой вышеуказанные флоры взаимосвязаны и отражают прогрессирующее во времени обеднение тургайской растительности. Близкие условия формирования флор в двух уже разобщенных горами областях Восточно-Сибирской и Анадырской низменностей, возможно, объясняются сходством геоморфологических обстановок - расположением равнин вблизи гор, в то же время открытых со стороны обширных океанических бассейнов. Не наступило еще, вероятно, и похолодания Арктического бассейна, так что климатические условия в отдельных районах существенно не отличались друг от друга, хотя условия географической зональности, по всей вероятности, уже существовали. Растительному покрову была свойственна и вертикальная зональность, обусловленная возросшей дифференциацией рельефа.

III. Этап послетургайской растительности плиоценового времени. Этот этап характеризуют хапчанская и осиновская умеренные флоры. Им свойственны провинциальные особенности, которые еще ярче проявляются при сравнении большего числа флор, выделенных, например, из отложений внутригорных впадин Верхояно-Чукотской горной страны. Различают три группы флор, из которых первую образуют охарактеризованные выше хапчанская и осиновская флоры с преобладанием мелколиственных лесов при заметной примеси сосновых. Вторая группа объединяет тирехтяхскую, верхненерскую, нагаевскую и имповеемскую флоры, изученные нами по отложениям внутригорных впадин. Этим флорам свойственны таежные формации с примесью умеренных мелколиственных. Третья группа представлена мареканской флорой из Охотской впадины. По составу и разнообразию форм она близка к тургайским, однако считать ее более древней не позволяют данные определения фауны из морских слоев, включенных в континентальные отложения мареканской свиты.

Как явствует из вышеизложенного, для растительности послетургайского времени характерно обособление флор, обусловленное развитием в изолированных и удаленных друг от друга районах. Существующие местные различия тем не менее не мешают сопоставлять флоры между собой, причем в них, как и в более древних флорах, сохраняется связь как с западносибирскими, так и с североамериканскими представителями.

Сравнение изученных флор с вновь описанными флорами формации Кенай на Аляске [Wolfe, 1966; Wolfe et al., 1966] затруднено тем, что мы не обладаем коллекциями отпечатков листьев, а в материалах Дж. Вольфа палинологические спектры маловыразительны. Тем не менее, нам представляется, что описанные на Северо-Востоке СССР разновозрастные флоры обладают более четкими отличиями, чем это отмечается во флорах селдовиана, гомера и кламгульчина Аляски. Наконец, и такой факт, что три части кенайской формации изучены в разобщенных друг от друга районах, оставляет право для сомнений в истинности той стратиграфической последовательности горизонтов, которую предлагает Дж. Вольф. Сомнения в правильности датировок возрастают, если отметить, что даже в умеренно холодных флорах позднего кеная (кламгульчина) зарегистрированы находки листьев Glyptostrobus, Rhus, Pterocarya и Liquidambar, которые Вольфом без достаточных оснований считаются переотложенными.

Произвести сравнение изученных нами флор с корфовскими, исследованными А.Н. Челебаевой, В.Н. Синельниковой и П.А. Мчедлишвили [1966] из медвежкинской и классической континентальных свит, также не удается. Невозможность сопоставления в данном случае определяется теми датировками, которые приняты указанными авторами на основании возраста морских толщ, подстилающих континентальные.

Уместно отметить, что по сравнению с публикацией 1966 г . представления названных авторов о возрасте морских, а следовательно, и континентальных свит, согласно устному сообщению В.В. Меннера, несколько изменились. Медвежкинская свита получила теперь верхнемиоценовую датировку, а классическая - нижнеплиоценовую. Тем не менее ни одной из наших теплоумеренных тургайских и более поздних умеренных флор не свойствен такой состав, который описан в медвежкинской флоре с участием магнолий, лавровых, фикусов и вечнозеленых дубов.

Наконец, необходимо остановиться на самой постановке для Северо-Востока СССР проблемы распределения в прошлом палеоландшафтных зон, выявления возможности и масштабов их смещения в зависимости не только от общеклиматических изменений, но и от этапов рельефообразования.

Палеогеоморфологический анализ показал, что начиная с позднего мела, здесь преобладал горный рельеф, который в отдельные эпохи, например, в первую половину палеогена, был снижен, но все же сохранял горный характер. В такой геоморфологической обстановке, при которой основные горные сооружения были ориентированы в северном и северо-западном направлениях, секущих физико-географические зоны, последние, естественно, должны были разрываться, и поэтому прослеживать их столь же четко, как для равнинных пространств типа Западной Сибири, едва ли возможно. Пожалуй, лишь в эоцене с какой-то долей условности можно говорить о единой обширной ландшафтной зоне, охватывающей пространства, большие, чем современная площадь Северо-Востока СССР.

В более позднее время развитие растительности, изменение которой происходило на фоне общеклиматических преобразований, в неменьшей мере могло зависеть от местных палеогеографических условий, среди которых большое значение приобретали перестройка рельефа, перераспределение речного стока, колебания береговой линии и т.д. Возможно, именно этими причинами объясняются различия во флорах плиоценового времени и своеобразие плиоценовой растительности Северо-Востока СССР в целом, заключающееся в обилии таежных представителей, позволившее П.И. Дорофееву [1964] выделить особую Восточно-Сибирскую флористическую провинцию.

ЛИТЕРАТУРА

1. Баранова Ю.П., Бискэ С.Ф. (1964). Северо-Восток СССР. Из сер. «История развития рельефа Сибири и Дальнего Востока». М.

2. Баранова Ю.П. (1967). Развитие морфоструктур Северо-Востока Сибири в мезозое и кайнозое. Новосибирск.

3. Баранова Ю.П., Бискэ С.Ф., Гончаров В.Ф., Кулькова И.А., Хайкина С.Л. (1968). Кайнозой Северо-Востока СССР. Тр. ИГГ Сиб. отд. АН СССР, вып. 38.

4. Бискэ С.Ф., Кулькова И.А. (1968). О выделении олигоцена и неогена в континентальной формации Крайнего Северо-Востока. М.

5. Дорофеев П.И. (1964). Развитие третичной флоры СССР по данным палеокарпологических исследований. Автореферат дисс. Л.

6. Жежель О.Н. (1967). Спорово-пыльцевые комплексы из верхне-эоценовых и олигоценовых отложений Северного Устюрта и Северного Приаралья и их значение для стратиграфии. Автореферат дисс. Л.

7. Криштофович А.Н. (1958). Ископаемые флоры Пенжинской губы, оз. Тас-тах и хр. Рарыткин. Палеоботаника, вып. III. Л.

8. Криштофович А.Н. (1966). Новые данные к вопросу о третичной и меловой флоре Арало-Каспийского края и ее отношение к ископаемой флоре Северной Азии. Избранные труды, т. III, М.

9. Любомирова К.А. (1960). Палинологические материалы к стратиграфии палеогена Тазовского полуострова. Тр. ВНИГРИ, вып. 158.

10. Хайкина С.Л., Белая Б.В. (1966). Спорово-пыльцевые комплексы из меловых и палеогеновых отложений бассейна р. Анадырь и района бухты Угольной. В кн. «Мат-лы по геологии и полезным ископаемым Северо-Востока СССР», вып. 19. Магадан.

11. Челебаева A.H., Синельникова В.H., Мчедлишвили П.А. (1966). Стратиграфическое положение и условия формирования корфской туфогенно-угленосной толщи. Тр. Ин-та вулканологии Сиб. отд. АН СССР, вып. 23.

12. Baadsgaard H., Hills L. (1967). Potassium-argon dating of some Lower Tertiary strata in British Columbia . Bull. of Canad. Petrol. geology, vol. 15, № 2.

13. Rouse G.Е. (1962). Plant microfossils from the Burrard Formation of western British Columbia . Micropaleontology, vol. 8, № 2.

14. Wolfe J.А. (1966). Tertiary Plants from the Cook Inlet Region, Alaska . U.S. Geol. survey, prof, paper 398-B. Washington .

15. Wolfe J.A., Hopkins D.M., Leopold E.B. (1966). Tertiary stratigraphy and paleobotany of the Cook Inlet Region, Alaska . U. S. Geol. survey, prof, paper 398-A. Washington .

Ссылка на статью: 

Баранова Ю.П., Бискэ С.Ф., Кулькова И.А. Основные этапы истории развития рельефа и растительности Северо-Востока СССР в палеогене и неогене. Северный Ледовитый океан и его побережье в кайнозое. Гидрометеоиздат, Ленинград, 1970, с. 457-466.